Все эти мысли пронеслись в моей голове очень быстро, но благодаря способности думать одновременно о нескольких вещах, я не пропустил ничего из рассказа Титуса Кроу о его снах и их связи с событиями в реальном мире. Например несколько лет назад, когда Титусу Кроу стали сниться кошмары, разразилась катастрофа и погибла океанская буровая установка…

А потом Титус Кроу попытался связать случившееся совсем недавно со своими новыми кошмарами, которые он видел всего несколько недель назад.

— Но вначале мы вернемся к снам, о которых я не стал рассказывать раньше, — сказал Тутус Кроу, в то время как я отбросив воспоминания, вернулся к реальности. — Просто я не хотел утомлять вас бесконечными повторениями. Видите ли, впервые один из этих кошмаров приснился мне в августе 1963 года, и хотя эти сны не отличались обилием деталей, они как две капли воды походили на те, которые я видел совсем недавно. Да! Не удивляйтесь, эти кошмары до сих пор снятся мне, и если я опишу один из них, считайте, что я описал почти все. Различий между ними немного! В этих кошмарах в видел подземных тварей, напоминающих осьминогов. Но, вроде бы, у них не было ни голов, ни глаз. Эти существа могут прокладывать туннели сквозь гранитные скалы той же легкостью, как нагретый нож разрезает масло. Я пока не знаю, кто они, эти подземные жители. Однако я склонен считать их неизвестным видом, в отличие от существ сверхъестественных — выживших с древних времен. По-моему эти твари отвратительны! Конечно, это может оказаться лишь моим ошибочным впечатлением. И если я не ошибаюсь, то мир людей находится в ужасной опасности!

Кроу смежил веки, откинулся на спинку кресла и прикрыл ладонями изборожденный морщинами лоб. Мой друг откровенно рассказал все, что собирался, без всяких там недомолвок. И я обнаружил, что не хочу терзать его вопросами. Передо мной открылся совершенно другой Титус Кроу — не такой, каким я знал его прежде. Его дотошность, глубина знаний и фантастические результаты исследований самых темных углков различных наук всегда поражали меня, но я не мог припомнить его таким встревоженным.

Я с беспокойством, сочувствием и пониманием подождал пока он сам не открыл глаза. Заметив мою запоздалую попытку скрыть смущение Титус Кроу улыбнулся.

— Я… мне жаль, Титус, я…

— Помнится, вы, де Мариньи, упрекали меня, что я сомневаюсь в человеке, не испытав его, — ехидно прервал он меня. — Я предупреждал вас, что мой рассказ трудно будет проглотить, и ничуть не осуждаю вас за сомнения. Но у меня есть неопровержимые доказательства того, что сны мои — вещие, пусть даже эти доказательства, выглядет немного странно…

— Титус, пожалуйста, простите меня, — отвечал я подавленно. — Вы выглядите таким усталым и опустошенным… Но вы говорите — у вас есть доказательства! Что вы имеете в виду?

Он выдвинул ящик стола, на этот раз, чтобы вынуть пачку писем, рукопись и картонную коробку.

— Сначала письма, — сказал он, подавая мне тонкую пачку, — затем рукопись. Прочитайте их, де Мариньи, а я пока подремлю. Когда же вы сможете высказать свое мнение, я покажу вам, что в этой коробке. Тогда вам все станет ясно. Согласны?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и начал читать. С письмами я справился довольно быстро. Тут все выглядело предельно ясно. Затем настал черед рукописи.

Глава 3

Рукопись Пола Уэнди-Смита

1

Никогда не устану удивляться, как некоторые набожные христиане извращенно радуются несчастьям других. Доказательством могут стать слухи, которые расползлись после катастрофическим падением моего ближайшего родственника.

Некоторые и вовсе решили, что вызывающая приливы и медленное движение земной коры — коварная луна каким-то образом повлияла на поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки. Доказательством своих выводов они считали внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — изучением землетрясений — предметом, который настолько захватил его, что он соорудил прибор собственной конструкции без бетонного основания. Это позволяло регистрировать даже самые незначительные подземные толчки, постоянно сотрясающие землю. Вот и сейчас передо мной стоит изобретенный дядей сейсмограф, найденный в руинах его коттеджа.

Перед исчезновением мой дядя проводил целые часы, изучая движение пера, вычерчивающего график вибрации земной коры. Подобное времяпрепровождение выглядело совершенно бессмысленным.

Я тоже подмечал некие странности в его поведении — например, после возвращения из Африки сэр Эмери, приезжая по делам в Лондон, остерегался пользоваться подземкой и платил вымогателям-таксистам любые деньги, лишь бы не спускаться в «черные туннели». Необычно, конечно. Но, на мой взгляд, вряд ли это относится к признакам душевной болезни.

Тем не менее, даже немногие, по-настоящему близкие друзья были убеждены в том, что сэр Эмери сошел с ума, объясняя этот прискорбный факт его чрезмерным увлечением мертвыми, давно забытыми цивилизациями. Но в этом заключался смысл его жизни! Мой дядя занимался археологией и коллекционировал раритеты. Не тщеславие, а искренний интерес стал причиной его путешествий в далекие страны. Жизнь скитальца-исследователя пришлась ему по вкусу, а сопутствующая слава — непременный атрибут искренней увлеченности — часто вызывала у его коллег лишь недоуменное пожатие плечами.

Так называемые соратники моего дяди завидовали ему, хотели соперничать с ним, но, увы, не обладали предвидением и любознательностью, которыми он был одарен в полной мере — и потому, как я теперь начинаю думать, проклинали его. Презрение и ненависть к ним с моей стороны вызвала их реакция на гибель последней экспедиции моего дяди. В предыдущие годы многие из них сделали себе имя, пользуясь его открытиями, но отправляясь в свое последнее путешествие мой дядя не пригласил охотников до чужой славы. И они стали мстить ему самыми постыдными средствами, объявив его сумасшедшим.

Безусловно, гибель почти всех участников последней экспедиции, окончательно подкосила силы моего дяди. Прежде это был сильный улыбчивый человек с горделивой осанкой и блестящими темными волосами. Вернулся же он страшно исхудавшим. Ходил он теперь постоянно сутулясь. Волосы его поседели. Улыбаться стал редко и улыбка его стала какой-то нервной, а уголки рта подергивались от нервного тика.

Перед тем как отправиться в роковую экспедицию, сэр Эмери расшифровал или перевел (я плохо разбираясь в этих вещах) надписи на горстке старинных черепков, известных в археологических кругах как «Фрагменты Гхарне». Хотя он никогда подробно не рассказывал о своих находках, я знал, что из-за этих записей он и уехал в Африку.

Мой дядя с несколькими близкими друзьями, весьма образованными джентльмены, отправился на поиски легендарного города, который — по убеждению сэра Эмери — существовал за много столетий до того, как были вырублены из каменные блоки, послужившие фундаментом пирамид. По его расчетам, задолго до появления прародителей человека, башни крепостей Гхарне уже устремили свои монолитные шпили к доисторическим небесам. Впрочем, проверить утверждения моего дяди не представлялось возможным, даже если бы экспедиция и добралась бы до того самого места, поскольку исследования «Фрагментов Гхарне» показали, что их можно отнести к до-Триасскому периоду, и, в лучшем случае, на месте легендарного города осталась лишь вековая пыль.

Через пять недель после того, когда экспедиция вышла из далекой африканской деревни, разорвав последнюю связь с цивилизацией, в охотничьем лагере одного из племен дикарей появился сэр Эмери. Он был один и находился в ужасном состоянии. Нет сомнения, что жестокие аборигены убили бы его из-за своих суеверий. Но вид безумца и странные слова, которые выкрикивал мой дядя, вдобавок к тому факту, что он пришел из мест, считающимися табу в их племени, остановило их. В конце концов дикари стали заботиться о нем и, дождавшись первых признаков выздоровления, переправили в более цивилизованное место… О других членах экспедиции никто ничего не слышал. Только я знаю, что же случилось на самом деле, да и то из письма, которое дядя оставил мне, но об этом позже…